Магический кинжал

Шел второй год как Асланбек Актомирович Эльдиев работал лесничим в Казанской губернии. Жители села его знали, первыми здоровались с ним, и даже то, что он не шел на сговор с теми, кто тайком рубил лес, вызывало у сельчан уважение к нему.
Был праздничный день для православных – Пасха, когда верхом Асланбек зачем-то выехал в дозор, хотя знал, что в этот день никто в лес не пойдет. Выехав за село, он увидел картину, которая расстроила его, если не сказать, разъярила. Насколько хватало глаз, зеленели озимые поля, а на всей этой зеленой равнине пасся скот.

— Откуда столько скота? Где пастух? — с этими мыслями двигался он по дороге, надеясь встретить пастуха.

Вскоре заметил на опушке людей и направил коня к ним. Пастухи трех окрестных деревень сидели кругом. В центре стоял самовар. Здесь же бутыли с самогоном и уже пустые, закуски и посуда. Расстелив на траве что-то похожее на одеяла, пастухи гуляли и заметно опьянели. Показывая на хлеб, лежавший перед пастухами, Асланбек сказал:

— Вы едите хлеб, а скот травит хлеб, который вы не сеяли. Если бы не праздник, проучил бы я вас, — и, пригрозив кнутом, добавил: — А ну, быстро собрали своих коров, и каждый со своим стадом – вон отсюда!

Засмеялись пастухи:

— Твое дело лес охранять, а мы долго наметили здесь праздник отмечать. Так, что не мешай и езжай подобру-поздорову.

— Если сейчас же не соберете скот, буду бить, — и Асланбек поднял кнут.

Опять засмеялись пьяные, не испугались, не встали.

Подняв коня на дыбы, бросил его в круг Асланбек. Полетел дымящийся самовар, пуская пар. Развернул коня в кругу, разметал копытами коня бутылки и закуски. Тут вскочили пастухи, но не успели ничего сделать, каждого огрел кнутом и так посмотрел на них Асланбек, что быстро побежали они собирать стада. Он вслед им помахивал кнутом и не двинулся с места, пока весь скот не вывели с полей и не двинулись стада к своим селам.

Считая, что сделал правильное и богоугодное дело, Асланбек отправился по своим делам. Не знал он еще, чем это ему грозит. Наутро следующего дня прибежал незнакомый ему мальчик и сказал:

— Дядя, уходите быстрее в имение или спрячьтесь, к вам идет толпа деревенских. Хотят вас убить.

Засмеялся Асланбек:

— Зачем и кому меня убивать? Наверное, кто-то хочет подшутить и прислал тебя ко мне.

Но мальчик повторял одно и то же:

— Уходите, спрячьтесь. А прислал меня мой отец, Тимофей, — сказав это, он убежал.

Взяв ружье, Асланбек вышел во двор и удивился увиденному. Заполонив улицу, в его сторону двигалась толпа. Мужчины и женщины с кольями и вилами кричали:

— Смерть ингушу! Смерть басурману!

Пьяные мужики и бабы убедили его, что это не шутка, и действительно пахнет смертью. Молнией в голове пронеслись мысли: «Что делать? Бежать? Ни за что, как потом жить? Стрелять? В простых людей нельзя». Подняв ружье, направил в толпу. Но толпа не испугалась, только громче заревела.

«Вот осталось тридцать шагов, двадцать… Нет сомнений, хотят убить». И тут вспомнился недавний случай. Держа ружье в левой руке, он положил правую на рукоять кинжала. Толпа как по команде остановилась, крики стали стихать. Понял Асланбек, что нашел правильное решение и усмехнулся. Тут необходимо прервать рассказ и пояснить, что за случай вспомнился ему.

Как-то зимой возвращался он из леса после обхода. В пути его застала пурга. Огромные сугробы снега, видимости никакой. Знал, что недалеко есть мельница у речки, и повернул лыжи в ту сторону. Решил там переночевать, а утром, если погода позволит, добраться до дома. Вот и мельница, перед ней несколько телег, значит, и люди тут есть, можно переждать пургу. Войдя в помещение, увидел группу мужиков, которые сидели за подобием стола и пили самогон. Компания была уже нетрезвая. Асланбек поздоровался со всеми и сказал мельнику, что вынужден здесь ждать до утра. Пройдя в угол, сел на лавку. На предложение мельника присоединиться к компании, ответил:

— Спасибо, — и шутливо добавил, — мы, ингуши, водку не пьем, чужих баб не трогаем.

Обычно так он отвечал на вопрос: «Что вы за народ, ингуши?» Решив вздремнуть, откинулся на спинку лавки и закрыл глаза. Но что-то вдруг насторожило его, то ли тишина, то ли шепот. Прислушался.

— Спит, — сказал кто-то.

— Подождем, — тихо ответил другой голос.

— До утра еще много времени, успеется, — добавил первый голос.

Сон как рукой сняло. Сделав вид, что просыпается, Асланбек зашевелился, потом встал и прошелся по помещению. Приглядевшись к компании, узнал двоих мужиков, которых он застал в лесу за воровской рубкой леса. Этих двоих он силой доставил в имение к хозяину леса. Эти лесорубы обещали ему скорую смерть, когда он их не отпустил.

Неспешно прохаживаясь мимо стола, он заметил, что все отводят глаза в сторону, но когда он садится на свое место, поглядывают на него с ненавистью и ухмыляются. Решив, что спать не будет, он периодически прохаживался по мельнице и обратил внимание, что как только он кладет руку на рукоять кинжала, мужики теряют уверенность и пугливо отводят глаза. Понял, что боятся кинжала. Что это за кинжал, знали в селе многие. Дело в том, что конец острия лезвия был залит ртутью (даш) и свинцом. Каким бы способом не кидали кинжал, он обязательно впивался в цель, то есть летел только острием вперед. Кидая его, держа за рукоять или за лезвие, результат один – втыкался в цель, обычно в дерево. У местного населения это вызывало удивление и страх. Страх появился и на лицах мужиков, находившихся на мельнице. Так до утра, посматривая друг на друга, все не спали, но на этого ингуша уже враждебно не смотрели и старались показать свое миролюбие.

Все это вспомнил Асланбек, стоя перед толпой, вышедшей на защиту пастухов, поэтому и держал рукоять кинжала. Вдруг из толпы вышел Тимофей, знакомый погорелец, которого когда-то он отпустил с несколькими телегами бревен для строительства избы, дав ему червонец в качестве пожертвования. Скинув на землю старую шубу, Тимофей рванул рубаху на груди и, обратившись к толпе, громко сказал:

— Вы хотите крови? Бейте меня! Этому ингушу я обязан, и только через мой труп вы доберетесь до него! — И еще добавил: — И вы тоже ему обязаны, не свой хлеб он оберегал. Это ваш хлеб, который вы сеяли, и господский, но все же – хлеб. Он мог бы мимо проехать, но для него это святое, для вас тоже должно быть святым. Наказал он пастухов за дело, а вы, напившись, решили убить его, называя басурманином, хотя он поступил по-божески.

В толпе раздались голоса:

— Правильно, Тимоха! Хлеб – это святое. За хлеб народу много умерло.

— Потом и кровью полит наш хлеб, что может быть дороже!

Понял Асланбек, что люди опомнились, и, обращаясь к толпе, сказал:

— За хлеб погубленный наказал я пастухов, а вы теперь объясните всем, что досталось им мало.

Закончив короткую речь, повернулся и неспешно зашагал к дому, где он прожил все четыре года, пока работал лесничим в Казанской губернии.