• «… Я ведь и не выписывался отсюда»

    20 4

    Судьбы ингушей, прошедших через годы высылки, очень схожи, и всё же у каждого она своя. Но так уж вышло, что у наших героев судьба оказалась одна на двоих. Хотя они и не подозревали об этом, когда ехали в Казахстан в одном вагоне.

    — Я учился в 4-м классе, — вспоминает свою историю Уматгири Богатырёв. — Нас в семье было девять человек: мать, отец, шестеро братьев и сестра. Мы жили в селении Базоркино ЧИАССР (ныне с. Чермен Пригородного района, РСО-Алания). Всех мужчин согнали рано утром на сход. Из любопытства пошёл за мужчинами и я. Конвой загнал нас во двор сельской школы, и там нам объявили о высылке народа. Помню, как в толпе взрослые мужчины стали возмущаться, но их успокоили старики, сказав, что это безысходность и с этим надо смириться, а иначе могут погибнуть люди. Оттуда нас под конвоем пешком повели на Консервный (так старики и сейчас называют посёлок Майский).

    Женщины с детьми были уже в вагонах. Многие плакали, но вели себя достойно. Мама так ничего с собой и не взяла, кроме вещей и небольшого количества еды. Солдаты, которые пришли к нам в дом, оказались циничными и безжалостными, они всё подгоняли маму, не разрешали собирать ей много вещей. Скотину бабушка выпустила   из хлева. Всё это было очень тягостно. С таким трудом нажитое добро вот так бросать и ехать ни за что ни про что в какую-то неведомую даль… Словами всю эту боль не передать.

     В дороге мы были 17 дней. Помню пронизывающий до костей холод в товарных вагонах и постоянное желание поесть, потому что ехали впроголодь. На станциях солдаты тоже попадались разные — и злые и доброжелательные. Нас обычно считали, и если кто в вагоне умер, его закапывали там же, рядом с вагонами, в снегу или просто выбрасывали. Это я знаю из рассказов старших. И вот как-то вечером в вагоне раздались женские крики. Как оказалось, скончалась женщина. Это была мама Али Тангиева, внуки её живут сейчас в лесопитомнике, что рядом с посёлком Майский.

     — Я хоть и была младше, — дополняет его воспоминания супруга Зейба, — но помню хорошо, как взрослые сплочённо провели положенный ритуал, искупали, нашли для неё саван и, плотно завернув в одеяло, упрятали её в чехле матраса. На станциях считали обычно по головам, и вот взрослые сымитировали из подушки грудного ребёнка, и вот таким образом везли её 10 дней. А по прибытии на постоянное место жительства — это Акмолинская область, Вишневский район, село Вишнёвка — они её и похоронили, как положено. С ее могилы и открылось наше кладбище в чужой стороне, в чужом селе, отогревшем и приютившем депортированных в суровые для нас времена.

    Как вспоминают супруги Богатырёвы, село Вишнёвка оказалось вполне состоятельным колхозом, переселенцев кормили здесь в общественной столовой, так что голод они не почувствовали. Недели две, пока обустраивались, было тяжеловато, а потом уже жизнь наладилась. По весне вышли уже на работу. Зейба вспоминает, как в село своим ходом как-то добрались еле живые семьи Албогачиевых и Хашиевых, исхудавшие, изнеможённые. Колхоз приютил их, откормил, и они остались в этом селе. Как вспоминает Уматгири, поначалу детей-переселенцев в школу не брали, а потом он уже и сам посчитал себя взрослым, благо, читать и писать умел.  То же самое сказала себе и Зейба — походив немного в школу, она вышла на ферму работать, когда в доме остались одни женщины. Единственного брата Бексолта за полмешка зерна осудили на 15 лет.

    — Ссылок, арестов избежать не удалось даже в нашем хорошем колхозе, — говорит Зейба. — Помню, за небольшой сноп сена посадили парня Шадиева на 20 лет.  Осудили многих: Тангиева, Оздоева, Героева.

    — Хватали за небольшие погрешности, — дополняет её Уматгири. — Правда, по амнистии, после смерти Сталина, их освободили. Вернулся домой и брат Зейбы.

    В 1955 году наши герои поженились. Семьи жили по соседству, знакомы были ещё с Кавказа, так что свадьбу сыграли быстро.

    — В то время родители девушек, да и сами девушки, цену себе не набивали, — смеётся Уматгири. — Родители старались скорее выдать их замуж, иначе их забирали в трудармию или на ФЗО (фабрично-заводское образование).

    Семья Зейбы Хашиевой жила до высылки в селении Цорой-Юрт ЧИАССР (ныне с. Донгорон Пригородного района, РСО-Алания). Отец её умер  давно, и к тому времени их было в семье четверо: две сестры, брат и мама. Плач женщин и эта ужасающая безысходность до сих пор стоит у неё перед глазами. Она помнит, как всех собрали на поляне, как дядя — Осман Хашиев — пригнал туда свою отару овец и велел всем резать их на дорогу. Потом на машинах их отвезли к вагонам. Так и оказались вместе будущие супруги Богатырёвы, сами того не подозревая, что через какие-то десять с лишним лет им суждено будет уже жить под одной крышей.

    Зажила новая семья в Казахстане сытно и добротно. Уматгири работал в ресторане, Зейба воспитывала детей. Деверь удачно устроился работать в магазине.  Всё вроде бы хорошо, но тоска по родине и жгучее желание вернуться к свои корням не покидали их. Особенно с того дня, как была открыта дорога домой. Наконец в 60-м году они вернулись в отчий дом в селе Базоркино, на улице Островского.

    — Вот тут-то всё и началось, — вспоминает Зейба. — Можно сказать, что тут мы и почувствовали весь «вкус» этой высылки, а не там, в Казахстане. Нас было три женщины и пятеро детей. Ехали с такой радостью, бросив обжитые места, но на порог дома нас даже не пустили. Пришлось в огороде окопаться, жили в землянке с осени до весны. Потом выкупили свой собственный дом, а в огороде посадили картошку. Так её местные власти утоптали трактором, когда она зацвела, чтобы было побольнее. Делали всё, что могли, чтобы выжить нас из села, но мы выстояли, нас жизнь научила выживать. На работу не брали, мужья ездили на заработки. Прописку и вовсе не разрешали делать. Я всё же добилась своего (в 1972 году!), прописала себя и детей, — с чувством гордости говорит Зейба. — А мужа так и не смогла. И вот где-то в 1978 или 1979 году пришли из сельсовета к нам и говорят мужу, что, мол, без прописки живёшь? Отец засмеялся, ведь сказать-то им было что, но вот толку никакого. «А зачем? — спросил он с усмешкой. — Я ведь, насколько помню, и не выписывался отсюда».

    Да, юмор присущ был нашему народу даже в самые суровые времена. Это отчасти и давало силы пережить это горе. Сегодня большая семья Богатырёвых живет в своем родном селе, правда, в их доме по Островской вновь поселились новые жильцы. После событий 1992 года они так и не смогли вернуться в отцовский дом, но это уже совсем другая история.