• «…Моя Родина там, где мои корни»

    15 11

    15 11

    В посёлок Майский Иса Евлоев приезжает часто. Но каждый раз, когда он проходит через железнодорожные пути, его сердце сжимается от щемящей боли. Перед глазами встаёт тот самый роковой день, когда его вместе со всеми ингушами отправляли в далёкий, холодный Казахстан.

    — Я никак не могу избавиться от  чувства боли и воспоминаний, — говорит Иса, — может, отчасти и потому, что вернулся на родину лишь недавно. При виде железной дороги воспоминания захлёстывают меня, словно прошло не 72 года, а всего лишь пара лет. Отчётливо вижу этот день: пронизывающий холод, станция Майское, вагоны, женщины и дети с перепуганными и безнадёжными глазами.

    Рассказ Исы Евлоева особо не отличается от воспоминаний других очевидцев этого бесчеловечного акта депортации целого народа. Он помнит тот день до мельчайших деталей: как, причитая, металась мама, пытаясь что-то собрать; как подгоняли её солдаты; как забрали на школьный сход взрослых мужчин, а потом под конвоем привезли на станцию.

    — Жили мы в селении Базоркино, недалеко от школы, — рассказывает свою историю Иса. — Нашими соседями были Мизиевы, Газдиевы, Чахкиевы. Отец – Рамазан, работал на мельнице, куда я бегал мальчишкой помогать молоть кукурузу. В тот роковой день, в свои неполные семь лет я понимал, что происходит что-то страшное, но до конца не осознавал весь трагизм нашего положения. Нас, женщин и детей, с вещами подвезли к станции и пересадили в товарные вагоны, потом под конвоем привезли и мужчин. В вагоне были представители нашего рода и других фамилий. У всех на лицах отражалась боль, жаловаться было некому. Только двухлетней сестре Лизе было все нипочем. Она не понимала ничего, и бегала из угла в угол по вагону, разбавляя своей детской непосредственностью суровую реальность. Помню, как взрослые говорили меж собой, что застрелили старика из одного вагона, как умерших на станциях забирают, и потому люди старались тела родственников прятать, чтобы похоронить их потом. Но в нашем вагоне этой участи удалось избежать. Ехали 17 дней. Старики читали молитвы, женщины готовили и смотрели за детьми.

    Привезли нас на конечную станцию. Холод был пронизывающий. Подогнали к нам ездовых быков с упряжками и отправили за 45 км. Первоначально расселили в клубе, потом уже по квартирам. Голод ощутили с первых дней. Старики говорили, что в Кустанайской области от голода умерло очень много людей, но нас как-то миловала столь страшная участь. Местные жители нас встретили враждебно, оно и понятно, но вот ссыльные, в основном политические, были более доброжелательны. Женщины и дети по весне собирали колосья на соседнем поле колхоза Карамышко, это в 18 км от Ерголки. Помню, как в один из таких дней к нам подъехала телега с председателем колхоза и двумя его помощниками. Председатель соскочил на ходу, схватил одного мальчишку – Бекмарзу Манкиева, и стал хлестать его палкой. Моя мама не выдержала, выхватила из его рук палку и стала наносить ему ответные удары. Началась схватка всей нашей женско-детской «братвы» против трех зажравшихся начальников. Не знаю, правда, как и почему эта история не имела продолжение, и как её замяли. Но вот никто не пострадал после этого, а колосья мы собирали ещё, и не раз.

    — В школу я не ходил, — продолжает Иса, — некогда было, с голодом боролся. Чуть старше стал — в колхозе работал. И вот за свой многолетний труд в 2015 году получил награду Казахстана, как «Труженик тыла». Я ведь прожил там, получается, всю свою сознательную жизнь, но признаюсь, что ни одной минуты не забывал про свою родину, не чувствовал себя привязанным к той земле. Сожалею, что так долго находился вдалеке, но всем сердцем я был рядом с землёй своих предков.

    В 1946 году у нас умер брат, потом скончалась мама, так и не оправившись после болезни, которую схватила ранней весной, когда переправляла через реку больную родственницу в соседнее село, хотя ждала ребёнка и родила его там же, в лесу. Она тогда промёрзла очень, заболела лихорадкой и вскоре скончалась.  А девочка — Роза — выжила. Теперь она живёт в нашем же селе — Базоркино, замужем за Богатырёвым. Старший брат Муса остался навеки там, в Казахстане, а Лиза — сестра, вышла замуж за Дзауровых и живет в Алма-Ате, но каждый день ложится и встает с мыслью вернуться на Родину, думаю это время уже не за горами.

    Что там говорить, конечно же, нам было тяжело. Помню, как во время бурана пропали жена и засватанная дочь соседа — Адал-Мажита Чахкиева. Их нашли уже к утру, мёртвыми, в нескольких шагах от дома.

    Депортированных били отовсюду. Если не голодом, то холодом, или измывательством. В нашем селе, не помню его фамилии, был очень жестокий, злобный комендант. Он собственноручно избивал любого, будь то женщина, ребёнок или мужчина, за любую провинность. И вот как-то попался ему под руки Висангири Манкиев, стал он его бить прикладом. А у него было ещё четверо братьев. Мухтар, который в это время оказался ближе всех, услышав это, ворвался и нанёс ему смертельные удары. После чего добровольно, вместе с Висангири, сдался уже районным органам власти. Правда, по амнистии, после смерти Сталина, их освободили, а так бы мёрзли в степях Сибири 25 лет. Манкиевы эти теперь живут в Долаково, вернулись на Кавказ с первыми переселенцами. Хорошие были ребята, достойные. А в нашем селе с того злополучного случая наступил порядок. Уже бесчинствовать коменданты боялись.

    В 1964 году Иса женился. Как это бывало, ему порекомендовали хорошую девушку, и вскоре сыграли свадьбу. Пока мы беседовали с нашим героем, супруга — Дибихан Матиева — сидела рядом и вспоминала свою историю высылки. Ей было всего три года, когда их семью, где семеро детей, выслали из хутора Попова, что под Владикавказом. Она отчётливо помнит вагон, в котором их везли; помнит, как искала свою куклу; как старики говорили ей делать дуа и повторять за ними «аминь», и когда ей это поднадоело, она ответила отказом, заявив: «Не скажу «аминь». Я всё говорю, говорю, а мы никак домой не приедем!» Дибихан помнит, как плакали её двухмесячные сестрёнки-двойняшки от голода, и как потом рассказывала её мама, на станции один мужчина из их вагона, невесть откуда, принёс им бутылку молока, и девочки, наевшись, спали беспробудно двое суток. Помнит она, как в первый день, оказавшись в доме казахов, пригрелась у печки, и у неё загорелось платье. Как похоронили бабушку, как плакала мама; как потом по весне собирали мёрзлую и гнилую картошку, варили из неё кашу, чтобы не умереть с голода; как меняли на золото отруби, среди которых, к радости, находили и просохшие корочки хлеба. И как 15 лет жили в мире и согласии в одном бараке четыре депортированные семьи – Матиевы и Тариевы, деля меж собой горе и радость.

    — Слава Аллаху, — говорит Дибихан. – Что это вчерашний день. Всё пережили. Сегодня мы дома. Мы вернулись!

    У Исы и Дибихан шестеро сыновей и одна дочь. Все устроены, у каждого своя семья. Дети и внуки радуют своими успехами, бывает, огорчают и неудачами. Живут, как и все с надеждами и проблемами: кто в Казахстане, кто в Липецке, а кто и здесь, в Ингушетии. Но где бы они ни были, они знают, что родина у них одна, и в один прекрасный день они вернутся к себе домой.

    — У нас соседи были хорошими людьми, — завершает свой рассказ Иса. – Прощаться было нелегко. Помню, как в 46 году мама потеряла золотую серьгу, а её по весне нашла у себя в огороде соседка Дунья. Пришла к матери с радостной вестью и говорит: «Готовь свой знаменитый «кодр» Золобан!» Она любила наши национальные блюда. Когда съезжал оттуда, соседи мне говорят: «Куда же ты едешь, ведь жизнь свою прожил среди нас». А я им отвечал: «Сколько волка ни корми, он в лес смотрит. Моя Родина там, где мои корни. Хоть и жил с вами в мире и согласии». Люди-то, они везде одинаковые, — заключает он. — Есть и плохие, и хорошие. Но вот Родина – это уже святое.