Не спеши осудить отступивших, не подыгрывай слепо толпе…

Этой истории уже более 30-ти лет. Рассказала мне её попутчица, когда в нашей «коллегии общественного транспорта» пошло бурное обсуждение того, чей проступок сегодня попался на «язык» общественности. Была среди них и одна молодая особа, на вид грамотная, образованная, которой довелось иметь разговор с «обвиняемым», и она с большим удовольствием пересказывала его нам, вместе с гневными наречиями, которые имели место быть, демонстрируя своё красноречие и, естественно, подмечая, что «вот я не такая!»
В разговор вступила женщина лет под пятьдесят.

— Это было в моей молодости,  где-то в 80-х годах, — начала она так степенно, что окружающие тут же переключились на неё.

— По-соседству с нами жила многодетная семья, где, помимо мужа и жены, была свекровь и пятеро детей. Жена была моложе мужа почти вдвое, если не больше. Очень милая девушка, с красивыми, если не сказать божественными, чертами лица.

С виду ничего особенного у этой семьи не было, жили обычной жизнью. Что там скрывалось за закрытой дверью, мы никак не могли знать. Но в один прекрасный день, словно опрокинутый сосуд, содержимое этого внутреннего мира стало достоянием общественности. Жена пропала без вести, как говорится, «ушла и не вернулась». Сегодня подобные новости не нонсенс, но в те годы это был вулкан, всколыхнувший тихо дремавший городок. Я и сегодня не могу вам рассказать, сколько разных толков ходило про это событие, сколько легенд было придумано и пущено по ветру, сколько сказано, но факт был налицо.

Вскоре выяснилось, что она просто вышла замуж, причём за представителя другой национальности. Стали ходить слухи, что видели её то там, то здесь, совершенно в новом образе, ничуть не напоминавшем о прежней жизни обычной ингушской женщины, очень скромной, покрытой головным убором, в скромном одеянии, как и полагается матери и замужней женщине. А дети тем временем с тоской в глазах поглядывали на людей, ища среди них свою маму.

Старшие понимали, что произошло что-то неладное, они ходили в начальную школу, а младшие были распределены по родственникам, пока папа не найдёт им новую маму. Это была для всех жуткая картина, и болью отдавалась в сердце каждого, кто так или иначе соприкасался с этой ситуацией: родственники, соседи, учителя в школе и т. д.

И вот, в один прекрасный день, в приёмной заведения, где я работала, ко мне подошла очень красивая женщина и протянула свой паспорт. Первое, что я успела отметить, это её необыкновенная красота. Но что-то близкое мелькнуло, как молния, в её глазах. Взглянув на паспорт, я узнала, кто стоит передо мной. С гневом, присущим юношескому максимализму, и горечью обрушилась на неё, впопыхах стала высказывать всё, что накопилось, что думала о ней сама, что думали другие. Вывалила всё, что было на душе, упомянула и тоскливые глаза её детей, чтоб было побольнее, что не давало мне покоя, в общем, устроила ей, так сказать, публичный моральный самосуд.

Это всё было сказано за пару минут. Она не успела даже возразить. Правда, попыталась тихо сказать что-то, но её слова потонули в пучине моего гнева. В очереди стояли ещё люди. Я демонстративно отказалась заполнять для неё бланк и ушла «за кулисы», передав пульт управления другой сотруднице.

За дверью сидела наша коллега. Это была пожилая женщина, которой было уже под 80 лет, но из-за её профессиональных качеств, замены которым пока ещё не было, не давали ей уйти на заслуженный отдых. Это нас очень радовало, она была нам наставницей в работе и просто хорошим человеком, с которым можно было поговорить и прислушаться к мудрым советам. Вот и на этот раз. Я знала, что она слышала весь разговор, и с чувством исполненного долга «добропорядочного» гражданина присела рядом с ней. Она довела спокойно свою работу, отложила в сторону очки и сказала так, по-доброму: «Ну, рассказывай Добрыня Никитич, какому злодею ты так гневно отсекла сейчас голову?»

Вкратце я ей поведала историю, всё ещё продолжая экзекуцию, и вопрошая: «как она с этим собирается жить?!».

— А что там было за дверью, что там у неё на душе, чем и как она жила, ты знаешь? — спросила она меня вдумчиво.

— Ну, всякое говорят, — попыталась я объясниться, — но в любом случае это не давало ей морального права оставлять детей.

— Здесь я с тобой согласна, — ответила она, — Ты знаешь, дочка, я многое видела на своём веку, и такие истории тоже имели место. Но никто не имеет право судить её так открыто, как это сделала сейчас ты. Осуждать поступок, безусловно, надо, чтобы не делали подобное другие. Но ты ещё так молода, многого не понимаешь в этой жизни, видишь мир в чёрно-белых красках. Она, наверное, мучается теперь и сама. Но дело сделано. Где-то поторопилась, где-то недотянула, не хватило ума, некому было поддержать в минуты сомнений или внутренних неурядиц. Что бы там ни было, какой бы процент вины не лежал на ней, её будет судить Всевышний. Каждому надо предстать в Судный день со своим грузом ответственности самому. Жизнь непредсказуема, ведь недаром говорят: «Не суди, да не судим будешь».

Не помню подробностей уже, говорила она долго, да так проникновенно, что я готова была сломя голову бежать и просить прощения у той женщины. Но что сказано, то сказано. Не скажу, что с подобным явлением мне приходилось ещё встречаться, и чтобы впредь я позволила себе подобные выпады, хотя до этого бывало всякое. Партийная идеология вырабатывала из нас стойких комсомолок, с правдой на кончике языка. Сегодня часто вспоминаю эту историю и благодарю за урок свою мудрую наставницу. Я изо всех сил стараюсь более не судить, а тем более, выступать публично по этому поводу. А если и приходится высказываться даже родным, то долго раскаиваюсь, да так, что тяжесть другого перекладываю на свои плечи.

Но самое главное – предо мной и сегодня встают её болью наполненные глаза, которые, принимая упрёк, пытались мне что-то объяснить, в которых было написано о раскаянии, а я ещё добивала её, получая удовольствие от того, что могу бить «отступившего» публично, демонстрируя свои высокие нравственные качества. Я знала, что росла она без матери, что её насильно выдали замуж за старика. Это я потом всё стала перебирать в голове. Не то чтобы оправдывая, нет, но пытаясь рассуждать здраво: где-то недополучила, где-то не поддержали, а кинуть камень туда, куда все бросают, легче всего. А в мыслях перечитываю часто слова из одного стихотворения: «Не спеши осудить отступивших, не подыгрывай слепо толпе…»