Женщина-эпоха

Её жизнь могла быть сюжетом хорошего приключенческого сериала, полного драматизма и величия человеческого духа. Но это реальная история героини нашего сегодняшнего рассказа.

Хади Мочкиевна Илиева (Дзейтова) – это целая эпоха, свидетельница суровых испытаний прошлого столетия, прошедшая через все жернова сталинской системы.
Мы обратились к ней за историей её депортации 44-го года, а оказалось, что «депортация» в её жизни была не одна, и они прошлись по её судьбе, придавливая шипами, но не сломив в ней ничего человеческого, не поколебав в ней сильный и стойкий дух.

— Нас было у отца шесть братьев и пять сестёр, — начинает она свой долгий рассказ, — отец наш был работяга. С утра до позднего вечера, не покладая рук, гнул спину вместе с сыновьями. И мы не сидели без работы. У нас только одних дойных коров было до 20, а отару овец погоняли два человека, их было более 500, да и коней 8 штук. Вот за это мы и попали в 30-х годах под раскулачивание. Жили мы тогда в Пригородном районе в селении Ахки-Юрт ЧИАССР (ныне село Сунжа, Пригородного района, РСО-Алания). Нас, как кулаков, сослали в Среднюю Азию. Мне было тогда лет 9-10. Помню, как наша корова почувствовала что-то неладное, когда её чужие люди стали выводить со двора, легла поперёк дороги, и ни в какую не хотела вставать. Они тянули её то за рога, то за хвост. Что с ней дальше было, не знаю, но вот рыдающую сестру Нафсат помню хорошо. Она в то время сидела засватанная за Картоевых в селение Инарки, захотела ехать с нами, но отец велел ей вернуться к мужу.

Когда нас привезли на станцию в Беслан, к нашему удивлению, сестра ждала нас там. Отец, помню, сказал ей строго, внушительно и по-доброму: «Ты никогда ничего не делала поперёк моего слова, была мне покорна и смиренна. Сделай это и сегодня. Ты засватана. Ты должна остаться здесь, со своим мужем. Дай Аллах тебе счастливой жизни». И она осталась там, с разбитым сердцем, убитая горем, а мы уехали в неизвестность.

В Туркменистане, куда нас привезли, жизнь оказалась невыносимой. Наша юрта была сделана из камыша. Змеи, гадюки не раз заползали в наше жилище, наводя на нас страх и ужас. Отец понял, что так продолжаться не может. Для начала он пошёл в комендатуру и пожаловался на старших сыновей от первой жены, что, мол, они стали неуправляемы, вечно куда-то сбегают и ему в одиночку с ними трудно справляться. Этим он застраховал семью от обвинений в пособничестве к побегу, а сам отправил старшего сына домой, чтоб хоть его спасти от гибели. Долго мы ждали весточки, и вот получили письмо: «Дядя выздоровел. Всё хорошо». Это означало, что он доехал благополучно. На следующий день отец отправил и второго сына.

Вскоре к нам приехали двоюродные братья: один по матери, другой по отцу. Они долго искали нас по пустынным степям Туркменистана, одежда на них была изношена, а из опухших ступней мама ещё долго вытаскивала занозы. Они приехали, чтобы забрать нас. Родители, понимая всю опасность этого шага, долго не соглашались, но потом всё же решились. Под покровом ночи 8 человек двинулись в путь. Каково было наше разочарование, когда утром мы увидели нашу юрту, получалось, что мы ходили по кругу. Но, не отчаиваясь, отдохнув в зарослях, к вечеру мы вновь тронулись в путь. Вскоре вышли на дорогу и сели на попутную машину. Белобрысый паренёк за небольшую плату согласился нас подбросить на довольно-таки большое расстояние. На постах он говорил, что везёт рабочих, а мы, дети, прятались под соломой.

Наконец добрались. Селиться в своём доме или у родственников было опасно. Пришлось в лесном массиве окопаться в землянке, где мы прожили довольно долго, пока ждали ответа из Москвы на наше обращение. Получив разрешение вернуться к мирной жизни, мы заселились в сторожевую будку – это всё что осталось от нашего дома. Стали заново обживаться. За короткое время встали на ноги.

Уже к высылке 44-го года мой старший брат Хусейн пас в горах вместе с другими ребятами нашу скотину. Про них попросту забыли, когда нас выселяли, и им ничего не оставалось, как податься в отряд абреков и отвоевывать своё место под солнцем. Но силы были неравные, кого-то из них расстреляли, кто-то и сам погиб. Остался в живых один только Хусейн. Ему как несовершеннолетнему, хотя он был старше, дали 10 лет. Он их провёл в известном лагере смерти, в ГУЛАГе. Узнали мы об этом, когда получили от него письмо. Вскоре он вернулся. Сегодня живёт в окружении большой семьи в Али-Юрте.

Я в то время была замужем за Илиевых, ждала первенца, а жили мы в селении Галга-Юрт ЧИАССР (ныне село Камбилеевка, Пригородного района, РСО-Алания). Свёкор накануне был в районе и слышал разговоры, что, мол, нас выселяют, но не поверил. А утром солдаты уже стояли в нашем доме. Они нас так подгоняли, что не дали нормально собраться. Я всё же успела наспех закинуть в одеяло всё свое приданое: постель, подушки и кое-какой еды на дорогу.

Уже в вагоне пошли слухи, что нас собираются топить в море. И вот однажды утром из вагона в вагон, через проём дверей, люди стали передавать во весь голос друг другу весть: «Море проехали, нас оставили в живых!» Что дальше будет, мы не знали, но пока радовало хоть это. Приехали мы в Кокчетавскую область, Арыкбалыкский район. Поселили нас в бараке. Я тут же принялась обстирывать всех, в котле варила их одежду, избавлялась от изъевших нас по дороге вшей. Потом нас разместили по квартирам. Соседи были хорошие, встретили с пониманием.

На второй день сосед-казах даже зазвал к себе всех и накормил во имя Всевышнего. Но климат в Казахстане суровый был. Помню, как через маленькие щели в буран так заметало снегом, что к утру мы порой лежали под снежным одеялом. В бураны погибло много наших людей, но и голод не миновал нас. Хотя в нашем селе дали депортированным по корове, мы досыта не наедались. Помню, как жадно вдыхали запах хлеба, который пекли в домах русских и казахов. Как-то в гости издалека приехал родственник — Ясак Дзауров. Он был весь опухший от голода. Свёкор просил его много не есть, дал ему на дорогу мучных лепешек. Однако через неделю мы услышали, что он скончался. Таких случаев было много. Но было у нас в Казахстане святое правило: если сосед не поужинал, то грех ложиться спать сытым. Мы старались делиться последним куском хлеба. Часто приносила мне то муку, то кукурузу жена Арсбика Дзейтова, щедрые были люди. Я уже этим делилась с другими соседями. Так мы и жили.

В 1957 году вернулись на Кавказ. Дом наш был занят, и мы поселились в землянке рядом, у речки. Даже туда к нам по три раза в день приходила милиция, чтобы выгнать нас, но мы так и не сдались. Вскоре построили новый дом и зажили неплохо.

— В нашем доме так и остались жить осетины, — говорит Хади. — Ну, а куда бы они ушли? Им же некуда было ехать. Их тоже согнали откуда-то, и жилья у них не было. Люди здесь ни при чём. Мы их понимали, и семьями дружили. Они из сада приносили нам сливы, яблоки, говорили, угощайтесь, их ведь ваш отец сажал. У них и дочь вышла замуж за ингуша. И жили мы неплохо, если бы только не эта война 1992 года, что вновь вынудила нас покинуть родные очаги. Но мы ещё вернёмся, вернёмся и заживём на нашей земле.

Сегодня семья Хади Илиевой живёт в городе Карабулаке. Шестерых детей она похоронила там, в чужом краю, в Казахстане, сын один разбился пару лет назад. Но с ней рядом её шестеро детей: три сына и три дочери, многочисленные внуки и правнуки, непоколебимый дух, оптимизм и человеколюбие.